Однажды в Швециии V
- Я требую!… Прямо сейчас…! – Председатель подошёл к академику Вёрду, беспардонно и по-детски глупо улыбающемуся, посмотрел в его чистые глаза и вдруг понял, что для академика у него слов нет. В зале повисла немая тишина. Все присутствующие знали, на что способен Председатель. Тёмные времена порождают чудовищ, с чудовищами должны бороться чудовища. Таким чудовищем был Председатель.
Председатель подошёл к окну, минуты три молча смотрел на дождь. Он перегорел, он боялся этого сам, но он перегорел, сжёг себя. В несостоявшейся печи. Председатель никого на свете не боялся, никого, но не ничего. Он страшился позора.
- Вёрд, Констендт… Я просил вас... Я надеялся… Я так надеялся…, - сильно севшим голосом стал произносить Председатель, но, вдруг оглянулся, снова резанув взглядом всё вокруг, и произнёс спокойным крайне голосом феникса, - А где Констендт?!
- Полковник отлучился по нужде, возраст, знаете ли…, - Вёрд всё так же глупо улыбался, - Вы хотели видеть действующий образец. Он за моей спиной.
Вёрд сделал шаг в сторону, сорвал рисунок и показал Председателю теряющийся на общем фоне стены фрагмент достаточно свежей кирпичной кладки.
Председатель молча подошёл, коснулся рукой…
- Продолжайте, Вёрд, мы Вас слушаем…
Академик отошёл на два шага, и открыл дверь в стене:
- Дело в том, что мы сейчас находимся в жилой части хуторского дома. Прошу вас проследовать за мной, к сердцу дома!
Председатель бровью поднял всех присутствующих с мест и вошёл в дверной проём, благообразные люди в париках, кафтанах, гарусных чулках и туфлях с пряжками не посмели ему перечить, последовав за ним.
- Почему здесь так темно и холодно?
- Ночь. Раннее утро, если быть точным.
- Зажгите же огонь!
- Да подождите же, я пытаюсь…
Свечи осветили небольшую комнату. В центре стоял добротный стол, на полках стояли горшки, на стенах сушились травы. Совсем незаметной по центру стены стояла печь. За столом сидел огромный бородатый мужик в тяжёлых, грязных сапогах и пил из тяжёлой глиняной кружки что-то. Председатель быстро сориентировался, сел на стул рядом с мужиком, весело улыбнулся, подмигнул мужику, отхлебнул из его кружки и заявил:
- Прекрасно. Продолжайте…
Мужик встал из-за стола, Вёрд протянул ему в руки небольшую охапку из листьев, сухих веток и соломы, произнеся:
- Это я собрал два дня назад в парке. Ничего похожего на дрова здесь нет, прошу заметить.
Мужик зажёг спичку о грязный сапог, подпалил топливо, снял с головы парик и тоже засунул его в топку. После чего снял с себя грязное рубище, засунув его в ту же топку, оказавшись вдруг известным всем полковником Констендтом во всей своей наготе.
- Благодарю Вас, полковник, - произнёс академик Вёрд, - прикройтесь, вот… Господа, сейчас же я сам лично открою вот эту дверцу… что вы чувствуете?
В холодной несколько минут назад комнате стало жарко. Председатель подошёл к печи, его окатило теплом. Он снова сел за стол, хлебнул из кружки…
- Я лично доложу сюзерену о вашем успехе… вы, господа, не останетесь невознаграждёнными… Скажу больше, вы оба, похоже, попали в историю… Вёрд, если не трудно, расскажите ещё…
Вёрд долго и обстоятельно рассказывал комиссии о возможностях, открывающихся перед простым человеком. О том, как можно сушить одежду досуха, как можно сберегать тепло в пище до самого утра и потом прогревать еду первым жаром и прогреваться самому, о том, что материала для таких печей в отечестве огромное множество, отступающий ледник обнажил неизмеримые запасы шамотных глин - тончайших алюмосиликатных отложений… Он передал комиссии все чертежи и расчёты, в них более не было смысла для него, он смог бы их повторить в любое время дня или ночи…
***
Академики стояли на улице, чуть опустошённые. По небу неслись рваные облака, периодически обдавая учёных людей хлёсткими ледяными дождевыми каплями.
- Вёрд, есть время, я приглашаю Вас к себе в дом! – торжественно произнёс Констендт.
- Поедем, полковник…
***
- Полковник, - уже хорошо потеплевший Вёрд спросил коллегу, - Вы бывали когда-либо во Франции? В частности, на реке Рона? Я был там однажды, в далёкой молодости… я видел закат… об этом закате надо петь песни и писать холсты…
- Да, Вёрд, к сожалению… да, бывал. Мы там однажды здорово выпивали, едва ноги унесли… мы выпивали, и не только там… мы выпивали…
Вёрд вдруг громко чихнул.
- Вёрд, вы простужены, с утра я заметил это. Но я знаю, что Вам на этот случай предложить. Я недавно из Петербурга выписал торговым судном ящик водки. Вы пробовали водку? И, вообще, бывали в Петербурге? Нет? Жаль. В Петербурге исключительно замечательно пить. Вот об этом точно надо петь песни… я слышал много песен, но про то, как прекрасно пить в Петербурге, как ни странно, нет ни одной. Может быть, когда-то и сочинят… Вот, Вёрд, выпейте, это русская водка. Она способна как убить, так и воскресить, это русская двойственность, странное и непонятное явление... Залпом, обязательно залпом… и вот потом вот эту вот штучку… и если Вы скажете, что это дурно, то Вы мой враг на всю жизнь.
- Бесподобно, полковник… Это действительно бесподобно…
- Ну, так я же говорил… о чём мы говорили?
- Я чуть не забыл, зачем мы здесь сегодня, Констендт… превосходный напиток… Вы знаете, я очень хочу поздравить Вас и себя заодно… как так возможно… меня греет изнутри… Мы создали превосходную печь… вот что я хочу сказать… А налейте ещё, я скажу и мы выпьем… благодарю… Я заметил, сколько сил и средств человек растрачивает попусту, лишь только для обеспечения своей жизнедеятельности, а мы сделали печь, которая позволит человеку быть ближе к мыслительной деятельности, к своему творческому началу. Ведь наша печь это всего лишь маленький шаг… пройдёт какое-то время, и, как люди учёные, простолюдины тоже смогут позволить себе так же много читать, заниматься наукой, философией, астрономией, математикой. Вы помните, сколько мы извели перьев, чернил и бумаги? А когда-то за человека это всё будут считать механические машины, может быть даже гальванические…
- Да разве это возможно?
- Да, я верю в созидательное начало человека, представьте себе, что мы смогли бы общаться не на прогулках, а на некоем расстоянии, может быть даже при этом... видеть друг друга через… ну, систему зеркал, скажем…
- И… что?
- Я думаю, что будущие люди будут неизбежно творцами, такую печь, какую мы создавали чуть не год, они смогут создать за неделю! Даже лучше, ведь считать за них будут механические устройства!.. Люди будущего не будут тратить время на мелочи… они будут посещать библиотеки, выставки живописи… я очень надеюсь, что среди них будет картина заката… над Роной… они будут творить удивительные изделия, писать песни и танцевать…
- Хочется верить Вам, дорогой коллега, пусть это будет когда-то… а пока… я военный и патриот своей страны, и если всё дальше так и пойдёт, то Швеция окончательно уйдёт на обочину истории… Впрочем, Ваш тост лучше, давайте, за людей-творцов!
Поздней ночью полковник отправил Вёрда домой в своём экипаже, заботливо укутав вымотавшегося, пьяного и уставшего коллегу тёплым одеялом… повозка аккуратно везла академика, который погрузился в состояние между сном и явью, когда узлы времени и пространства ослабевают под напором недремлющего интеллекта…
Вёрд увидел ночную, освещённую газовыми фонарями и ровную как зеркало дорогу, по которой с огромной скоростью почти летел безлошадный экипаж, управляемый человеком из будущего, Творцом, только Творец мог управлять столь сложным механизмом. Творец держал что-то у левого уха и говорил на незнакомом языке:
- Чо? Я чо, под это подписывался?! Три штукаря гони и все дела… Чо? Пшёл на …
Творец явно решал серьезные задачи, он убрал предмет от уха и дотронулся до яркой светящейся плоскости. Сильный женский голос запел:
Vodil menya Seryoga na vystsvkг Vone-Goga...
Вёрд не знал этого языка, но почему-то сразу понял, что эта песня о галерее гениального живописца, автора той самой пронзительной картины, какую он, Вёрд, не смог написать.
Он видел эту картину в песне, блеск желтовато-белых звёзд, синий, почти сливающийся с небом город, насыщенный жёлтыми огнями, создающими сильный контраст бледным звёздам.
Он увидел пожилую пару, гуляющую вдоль реки и два небольших судна у самого берега, что вызвало особенный, мягкий восторг и умиротворение одновременно… Вёрд утопал в звёздах, очарованный их красотой и недоступностью… Он улыбнулся и спокойно и глубоко заснул в тряском экипаже.
Этот же восторг разделил голос, во всю свою необъятную мощь воспевающий талант фламандца припевом:
Na labutenah nah
I v ohuytelnyh shtanah...
Винсент Ван-Гог "Звёздная ночь над Роной", 1888 год.
P.S. в 1788 Густав III, возомнив себя вторым Карлом XII, взял да и начал войну с Россией, что при дворе Екатерины было воспринято, скорее, с удивлением. В 1790-м русские войска, так же пожимая плечами и недоуменно переглядываясь, без особых затруднений и больших потерь взяли Стокгольм, перейдя по льду Балтику, после чего монарху-баламуту волей-неволей пришлось успокоиться. Швеция, по выражению шведского же историка, «окончательно сошла с подмостков мировой истории и скромно заняла место в зрительном зале».